Дневник (1831-1845).
1834 год. Страница 2

Вынул я из чемодана свою поэму "Юрий и Ксения" с тем, чтоб ее выправить. Сегодня прочел я первые четыре песни, и оказалось, что я, вероятно, к этому произведению не довольно еще простыл; ошибки, какие я заметил, не слишком важны: кое-где лишнее, приступ несколько спутан etc. Анахронизмов решительно не выправлю: пусть они останутся на забаву будущим моим критикам, если только будут у меня когда-нибудь критики. 

Читаю повесть Марлинского "Аммалат-Бек".⁶⁸ Она для меня вдвойне занимательна: раз, потому, что чуть ли не лучшее сочинение Марлинского (разумеется, из читанных мною), а во-вторых, потому, что Аммалата и Верьховского я лично знавал. Кажись, будто вчера был тот Новый год, когда разговаривал я с первым у [генерала] А. Вельяминова, а с той поры прошло 13 с лишним лет! Верьховский был также человек истинно отличный; мы с ним ладили. 

В "Телеграфе" разбор Кс. Полевого "Душеньки" Богдановича.⁶⁹ В этом разборе есть много очень дельного и справедливого; не понимаю я только охоты издателя "Телеграфа" и его товарищей (из которых, без сомнения, самый лучший Ксенофонт) вечно начинать с яиц Лединых. Речь о Душеньке: к чему тут короткое обозрение истории Франции, начиная с Наполеона и восходя до Людовика XIV? И сколько в пышных фразах обозрителя полусправедливого и совершенно ложного! Можно ли, например, утверждать, что при Людовике XIV во Франции не было религии? Можно ли Боало и Реньяра ставить на одну доску с Доратом, Башомоном, Берни?⁷⁰ Можно ли регенту придать эпитет: ничтожной памяти?⁷¹

Но вот и хорошее: "Неужели, - говорит Ксенофонт Полевой, - и в наше время еще не понимают, что чернь, толпа не заключается в границах, отмеренных масштабом гражданских установлений; неужели на площади только толпится чернь? Нет! она не повинуется гражданским законам, наряжается в платье почетных людей и наводняет собою гостиные так же, как и грязные улицы и кабаки. Если принять в собственном значении слово "душегубец", то никто не погубил столько душ, как эта разноцветная и разночинная толпа, эта чернь, подразделяющаяся и на знатных, и на мелких, и на богатых, и на нищих".⁷² 

Сегодня во сне пришла мне мысль, которая показалась мне, когда проснулся, и глубокою, и новою; вот почему и завязал я узелок в платке, чтоб потом вспомнить ее. Поутру эта мысль, конечно, уж не являлась мне тем, чем в первую минуту, когда я ночью, проснувшись, остановился на ней; теперь она уже несколько изгладилась из памяти моей; однако вот, если не ошибаюсь, главное: говорил я с кем-то о Слове божием и доказывал, что им не должно заниматься для одного препровождения времени, а чтоб доказать это, употребил я следующее сравнение: мне здесь на земле всего дороже матушка и (тут назвал я двух или трех лучших друзей моих), не было ли бы каким-то святотатством, если бы я стал напевать имена их только для прогнания скуки, только для того, чтоб убить как-нибудь время?

Тонкие отношения, которые вдруг открылись мне между сравнением и главною мыслию, тогда особенно поразили меня; но теперь они, повторяю, совсем изгладились и целое представляется мне темным, неопределенным. Впрочем, не должно забыть, что тут было, верно, более, чем сколько теперь могу вспомнить, - по крайней мере тут было нечто довольно живое, резкое; иначе я, вероятно, не проснулся бы от этой мысли. 

[...] Читаю отрывок из романа Альфреда де Виньи "Стелло"; герой этого эпизода несчастный Андрей Шенье. Слог должен быть в подлиннике обворожительный. [...] 

В 1832 году издали свои стихотворения Гнедич и Давыдов.⁷⁴ То-то бы меня одолжили Пушкин или родные мои, если бы меня порадовали этими новинками! Особенно желалось бы мне почитать старика Дениса. 

"Наполеоне" Дюмаса,⁷⁵ во мне живо пробудилась мысль о "Вечном Жиде". Я его было уже начал в 1832 году формою эпическою, но ныне он ожил для меня в одежде драматической мистерии. Впрочем, может быть, если в самом деле примусь за него, сохраню и повествовательный отрывок, который будет служить, так сказать, прологом, введением в трагедию. В воображении моем означились уже четыре главные момента различных появлений Агасвера: первым будет разрушение Иерусалима, вторым падение Рима, третьим поле битвы после Бородинского или Лейпцигского побоища, четвертым смерть его последнего потомка, которого мне вместе хотелось бы представить и вообще последним человеком. Но между третьим и вторым должны быть непременно еще вставки, например изгнание жидов из Франции в XIV, если не ошибаюсь, столетии. 

Примечательный день! Во-первых, поутру вынул я из чемодана своего "Агасвера", прочел его, и мысли, как продолжать, стали толпиться в голове моей: если удастся, "Вечный Жид" мой будет чуть ли не лучшим моим сочинением. Во-вторых, получил я давно ожидаемого "Тасса" Кукольника.⁷⁶ Разумеется, что я тотчас с жадностью принялся за трагедию: в ней много, много превосходного; читая многие места, я невольно плакал. Судить о творении Кукольника я еще не в состоянии, но у него талант великий, хотя, кажется, и не совсем драматический. 

Читая "Телеграф" на 1832 год, часто я готов подумать, что спал лет двадцать эпименондовым сном и вдруг проснулся! Сколько перемен во мнениях, в образе мыслей читающего и пишущего мира как в Европе, так даже у нас в России!⁷⁷

Благоговение французов к веку Людовика XIV совершенно, кажется, исчезло; впрочем, эта перемена еще не самая удивительная: я ее предвидел еще в 1821 году, в бытность мою в Париже. Но, если только верить Полевому, которому, впрочем, боюсь верить слепо, - немцы спохватились, что и у них еще, собственно, нет народной словесности. Уланд, Берне, Менцель и Гейне (по словам Полевого) - нынешние корифеи немцев.⁷⁸ И у нас критика заговорила таким голосом, каким еще не говаривала. Кажется, наши мнимовеликие, начиная с альфы до омеги, скоро, скоро будут тем в глазах не одного Полевого, чем были они в моих глазах еще в 1824 году. Пора! Но к пишущим, действующим Полевой, по моему мнению, слишком строг, иногда даже несправедлив: жизни и движения, прилежания и любви к искусству у нас, конечно, еще не слишком много, но все же не в пример более, чем за десять, за двадцать лет, и этому-то приращению сил и усердия следовало бы подчас отдавать справедливость. 

Сегодня перечел первые три действия Кукольникова "Тасса": стихов прекрасных много, но целое - слабо.

Мне жаль вымолвить это, да делать нечего. Не стыжусь, что трагедия меня сильно встревожила: в моем ли положении не принять участия в страданиях Тасса, хотя бы эти страдания были изображены человеком без малейшего таланта? А в Кукольнике, напротив, талант, и не малый, хотя и не драматический. 

В "Телеграфе" прочел я суждение Полевого о книге студента К<иевской> д<уховной> академии Ор. Новицкого,⁷⁹ в которой изложена система вероисповедания духоборцев и молоканов. Это сочинение должно быть чрезвычайно занимательно. Примечателен догмат сей секты о падении души человеческой до создания мира видимого. Духоборцы смотрят на все церковные таинства как на средства, необходимые для людей грубых, но не нужные для истинных христиан. "Я храм божий, - говорят они, - ив храме сем я алтарь - сердцем, жертва - волею, священник - душою". Духоборец может молиться даже в храме язычника, принося туда свою внутреннюю церковь. Следующее их правило, по моему мнению, превосходно: "Добро творить и быть добродетельным должно не по закону, а по воле, не по приказу, а по желанию". Примечательно и следующее их положение: "Церковь есть сонм избранных и состоит не во власти духовной и не в зданиях, она в душе человека, и к ней принадлежит всякий избранник духа, хотя бы он был мусульманин". 

Получил письма: от матушки и от сестрицы Юлии Карловны к матушке из Неаполя. Графиня Полье отправляется в Сицилию, а, может быть, оттуда переедет и в Мальту. Кроме писем, прислали мне еще несколько томов Гете, белье и табачный кисет Наташиной работы: добрая мне его приготовила в подарок к моим именинам, которые очень кстати завтра.

В "Телеграфе" прочел я вчера примечательное рассуждение Виктора Гюго о поэзии.⁸⁰ Не согласен я, будто бы стихия смешного так мало проявляется в поэзии древних, как то утверждает Гюго. Напрасно говорит он: "Подле гомеровских (я уверен, что в подлиннике: homeriques; это - скажу мимоходом - не значит гомеровские, а гомерические) великанов Эсхила, Софокла, Эврипида что значит Аристофан и - Плавт? Гомер увлекает их с собою, как Геркулес уносит пигмеев, спрятанных в его львиной коже". Аристофан гений, который ничуть не уступит Эсхилу и выше Софокла; а можно ли жеманного Эврипида, греческого Коцебу, ставить рядом с Эсхилом и даже с Софоклом? Можно ли сближать генияльного, роскошного, до невероятности разнообразного, неистощимо богатого собственными вымыслами Аристофана с подражателем не бесталанным, но все же подражателем - Плавтом?

О Шекспире Гюго говорит: "Два соперничествующие гения человечества, Гомер и Данте, сливают воедино свой двойственный пламень и из сего пламени исторгается - Шекспир". В другом месте утверждает он, что в Шекспире, "кажется, были соединены три величайшие, самые характеристические гения французской сцены: Корнель, Мольер, Бомарше". Признаюсь, ни о Корнеле, ни о Бомарше не могу и вспомнить, когда читаю огромного британца; иное дело Мольер. О трех родах поэзии (единственно возможных: лире, эпопее, драме) сказано очень справедливо: "Все есть во всем: только в каждом отдельно господствует одна стихия родовая, которой подчиняются все другие и которая кладет на общность свой собственный характер". Далее: "Драма есть полная поэзия. Эда (не лучше ли вообще: лира?) и эпопея содержат в себе только ее начала, драма заключает в себе развитие той и другой". Совершенно согласен я с правилом: "Все, что есть в природе, все то есть и в искусстве". Еще несколько мыслей, например: 1. "Гений уподобляется монетной машине, которая печатает изображение государя на медной, все равно как и на золотой, монете". Или: 2. "Идея, закаленная стих, принимает на себя что-то резкое, блестящее - это железо, претворенное в булат" - очень истинны и притом выражены как нельзя лучше.

новых является чаще, чем в поэзии древних; первое едва ли подлежит сомнению и посему и доказывать это не для чего; второе - едва ли справедливо. Доказать, кажется, надлежало, что смешное вправе являться и в патетических творениях, в трагедии, эпопее героической etc., что оно в них является чаще у новых, чем у древних, и что безобразное (а не смешное) вправе требовать поэтического изображения, ибо составляет контраст, тень, диссонанс прекрасного, сторону, необходимую для полной, художественной гармонии. 

С лишком три года не читал я ничего французского: вот почему первые два десятка страниц Куперова романа "Красный Корсар",⁸¹ который теперь занимает меня, подействовали на меня странным образом: мне было точно, как будто вижу и слушаю человека, с коим я бывал очень знаком, да раззнакомился. 

На днях толковал я о своем белье; не помню уж, по какому поводу тут Осипов мне вдруг сказал: "Когда будет бук". Спрашиваю, что такое бук?. - "Это значит мытье белья". - "По-каковски?" - "По-нарвски". Замечу, что buck совершенно то же на английском. Как областное нарвское наречие русского языка могло обогатиться английским словом? Не матросы ли английские передали его жителям берегов Нарвы? 

Кончил "Красного Корсара". Не знаю, что сказать об этом романе. Характер главного лица несколько изношен, но мастерски поновлен. Прочие лица, кроме, быть может, негра и его товарища, ничтожны. Есть места прекрасные, напр. кораблекрушение и смерть негра; но целое, признаюсь, кажется мне довольно обыкновенным, чтоб не сказать пошлым; сцена, правда, довольно нова, да самая-то сказка столь же поношена, как и главный характер. С великодушными разбойниками, кажется, познакомили нас довольно давно Шиллер и мистрис Радклиф. Wilder также лицо не слишком привлекательное. 

Перечитываю "Илиаду" с 13 до 19 песни. Начал я это повторение с 23-го числа; но воскресенье, понедельник и вторник были заняты у меня другими упражнениями. Сегодня перечел я всю 16 песнь, т. е. 867 стихов в одно утро: это, кажется, честно.

"Кормчий" Купера,⁸² по-видимому, лучше "Красного Корсара". Глава 5-я первого тома, в которой изображен трудный, опасный проход фрегата между утесами ночью в бурю, должна быть удивительна, потому что даже меня, вовсе не знающего морского дела, заставила принять живейшее участие в описанных тут маневрах и движениях.

Главный недостаток, по моему мнению, в романах Купера и отчасти даже Скотта - однообразие лиц и характеров. И в "Кормчем" встречаю я своих старых знакомых! Впрочем, должно сказать, что Купер - славный живописец: морское сражение изображено как нельзя лучше. 

Кончил сегодня повторение прочитанных зимою книг "Илиады". В понедельник примусь с божиею помощью за Иосифа Флавия,⁸³ которого получил сегодня. Издание старинное: под посвящением 1574 год. 

Дочел "Кормчего". Этот роман, по моему мнению, выше "Красного Корсара". Подробностей превосходных множество: крушение Шунера и смерть храброго Тома Коффина и злодея Диклена чуть ли не лучшее место, но и другие, напр. сражение, смерть Полковника и Больтрона, восхождение солнца на море, достойны славы Купера. Своим героям дал Купер несколько черт, во всех его романах общих всем тем лицам, которые изображает он с особенною тщательностью (con amore); но вообще они занимательнее характеров "Корсара".

с тремя Ассамонидами: Иоанном, или Гирканом, младшим сыном Симеона, Аристовулом, первым царем из рода Ассамонидов, и Александром, его преемником.

При взгляде на старый фолиант, в котором намерен я рыться, невольно задумаешься! Он уповательно переживет меня, как пережил обоих, владевших им в 17 столетии. Один из них написал на переплете первые четыре слова красными, а последние, коих не мог я совершенно разобрать, черными чернилами: "Dieses Buch habe ich gekommen {"Эту книгу я получил..." (нем.).}... 1638". Другой на первом заглавном листе: "Georgius Lidmayer possessor. {"Георгий Лидмауер, посессор" (нем.).} 1635".

Поутру прочел я две прекрасные проповеди Шмальца;⁸⁴ особенно вторая из них, произнесенная в день празднества Реформации, пришлась мне по душе. Между прочим говорит тут автор об истинном христианине: "Он освящает радость благодарным воззрением к богу, а в скорби видит друга, посланного ему богом же, да приближет его к небу". 

Читаю "Пирата" Вальтера Скотта. В первый раз, кажется, прочел я его в Париже в 1821 году. 

Пора мне приняться за что-нибудь! Чтение Иосифа Флавия не слишком вдохновительно, а романы - пища довольно приятная, но вместе и слишком легкая для ума и воображения. Я крепко изленился. 

В Иосифе нашел я изложение жития и некоторых правил и обрядов эссеян,⁸⁵ по которому вижу, что, без всякого сомнения, их понятия отчасти перешли к христианским отшельникам первых столетий и даже к гернгутерам, квакерам и духоборцам нашего времени.⁸⁶ 

Следующее замечание Вальтера Скотта чрезвычайно справедливо: "Касательно суеверных преданий, принятых жителями окрестностей замка Уэстры, Гальпре говаривал: "Мина, не дрожа, верит им, а Брента им не верит, да дрожит". Точно так и в наше более просвещенное время мало людей, даже от природы мужественных, и с душою, возвышающеюся над сомнениями, которые бы подчас не увлеклись восторженными мечтами Мины, но, быть может, еще менее таких, на которых бы никогда не находил невольный ужас, овладевший Брентою, - ужас, отвергаемый разумом". 

Нельзя не удивляться искусству, с которым Вальтер Скотт иногда одною чертою придает жизнь и истину лицам, какие выводит на сцену! Актер сделался морским разбойником. Чем отличить его? Имя бывшего питомца Талии и Мельпомены - Джон Боне, но молодец в настоящем своем быту не разлюбил высокопарности, к коей привык в прежнем, и требует, чтобы его называли Фридрихом Альтамонтом! 

Вчера кончил я "Пирата". Скотт далеко превосходит Купера в рисовке характеров; но замечательно, что у него обыкновенно не главные лица, а второстепенные особенно хорошо представлены. Клевеленд, Мортант, Норна, Мина в "Пирате" главные: из них одна только Норна удивительно хороша; Клевеленд, по моему мнению, уступит Красному Корсару Купера, а Мина и Мортант не заключают в себе ничего особенного. Зато какая прелесть - Брента! Как любезен старик Магнус! А Гальпро? А Триптолем? А Боне? Это истинно шекспировская галерея портретов самых естественных и притом в высокой степени поэтических!

Следующей глубокой мысли иной не искал бы в романе, но в романах Скотта подобные не редкость: "Напрасно грешник старается притупить жало совести своей условным, неполным раскаянием; вопрос: небо не почтет ли такого раскаяния скорее увеличиванием вины, нежели искуплением оной". 

Сегодня для меня тройной праздник: троицын день, мое рождение и ровно 17 лет, как нас выпустили из Лицея.

Угощал я самого себя - апельсинами. Давно я не ел их. Где то время, когда сам рвал их с дерева в окрестностях Ниццы? 

После вчерашней отметки посетил меня еще пастор и просидел довольно долго: вот почему я вчера долго не мог заснуть; приснился же мне человек, о котором никогда не думаю, - Людовик-Филипп, король французов!

Нынешний день провел я не скучно, но и не весело: поутру написал довольно длинное письмо к брату и прочел изрядную проповедь на духов день Лефлера; после же обеда дремал и поворачивался с боку на бок, читая замечания к "Чайльд-Гарольду" Байрона. Не знаю, решусь ли перечесть поэму в французском переводе прозою, и прозою, которая по двум-трем образчикам кажется мне ниже посредственной. 

Наконец, кажется, прервется моя недеятельность: забродило у меня в голове - романом, за который, не отлагая, примусь завтра же. Удивительно, что рассуждения о словесности, критики (разумеется, не такие, какие обыкновенно печатаются в "Сыне отечества"), сочинения теоретические о предметах искусств изящных etc. действуют на меня вдохновительно. Нынешним предположением романа я занимался, правда, и прежде, но мысль о нем была во мне не ясна, мутна; некоторый вид получила она только сегодня, когда в "Сыне отечества" читал я рассуждение Вольфг<анга> Менцеля о Шиллере и Гете;⁸⁷ сверх того, нет никакого отношения или только отношение самое далекое менаду тем, что я читал и что намерен написать: хороший разбор, оригинальный взгляд на поэзию, глубокие, новые мысли о прекрасном движут меня силою не прямою, а косвенною, не тем, чему меня учат, а общим волнением, какое производят в собственном моем запасе мыслей и чувствований.⁸⁸

[...] Менцель - приверженец идеальной поэзии и посему ее поднимает в гору; но всегда ли идеалистам позднейшим и главе их Шиллеру удавалось избегнуть того, что сам Менцель называет Харибдою идеалистов? Все ли действующие лица в Шиллеровых трагедиях истинные, живые люди? Нет ли между ними нравственных машин? Или, лучше, чего-то похожего на Гоцциевы маски, о которых наперед знаем, что они именно так, а не иначе, будут говорить и действовать? Не всегда на первом плане, но во всякой трагедии Шиллера это Арлекин и Коломбина - совершенный, идеальный юноша и совершенная, идеальная дева; но в природе ли тот и другая? И так ли привлекательны в поэзии их повторения? Без сомнения, что в них более прекрасного и даже истинного, чем в бесстрастных героях старинных немецких Haupt- und Staatsactionen; {действ (нем.).} но все-таки тут есть что-то напоминающее эти Haupt- und Staatsactionen. Очень справедливо Менцель сравнивает Шиллера с Рафаэлем: оба они поэты красоты, поэты идеала. Но как школа Рафаэля произвела длинный ряд художников совершенно бесхарактерных, так точно и Шиллерова может произвести их, и не в одной Германии; уж и произвела некоторых. Впрочем, искренно признаюсь, что в статье, которую я когда-то тиснул в третьей части "Мнемозины", говорю о Шиллере много лишнего: он как жрец высокого и прекрасного истинно заслуживает благоговения всякого, в ком способность чувствовать и постигать высокое и прекрасное не вовсе еще погасла. Винюсь перед бессмертной его тенью; но смею сказать, что причины, побудившие меня говорить против него, были благородны. Сражался не столько с ним, сколько с пустым идолом, созданием их собственного воображения, которому готовы были поклоняться наши юноши, называя его Шиллером. [...]

Сильно нападает Менцель на натуралистов (которые, скажу мимоходом, могут быть и не сентименталистами, напр., Краббе); но, несмотря на все им сказанное, я должен признать изящество многих произведений школы, которую называет он Фламандскою, - они не выродки, а законные дети поэзии, ибо, что в этом роде более дурного и посредственного, нежели прекрасного, ничего не доказывает, потому что и в идеальном едва ли не то же. [...] Почему же поэзия, изображающая современные происшествия и нравы, непременно уже заслуживает все эти названия, которыми Менцель хочет унизить ее? [...]

То, что в Гете должно непременно показаться противным, враждебным душе романтика идеалиста, естественного гражданина по мечтам и желаниям своим веков средних, не есть отсутствие вдохновения, а власть над ним и над самим собою, власть, которою Гете покоряет себе вдохновение, творит себе из вдохновения орудие и предохраняет себя от рабствования порывам оного. Это свойство находим не у одного Гете, оно принадлежит и Шекспиру и едва ли не есть отличительный, неразлучный признаке гениев... Смею думать, что многосторонность Гете, следствие его власти над вдохновением, не есть недостаток, но высокое вдохновение. [...]

Развитием модернизма должны быть романы Альфреда де Виньи, Гюго и их последователей (напр., "Notre Dame de Paris"),⁸⁹ если только сии романы действительно соответствуют понятию, какое я о них составил отчасти из отзывов Полевого. В бесстрастии модернизма вместе оправдание его безжалостливости, за которую Менцель упрекает Гете, а дюжинные французские критики - Альфреда де Виньи и Гюго. 

Занимательны и местами даже истинно трогательны записки покой-пой Елены Сергеевны Т<елепне>вой,⁹⁰ напечатанные в первых номерах "Сына отечества" на 1831 год. Как жаль, что она умерла так рано! 

Кончил сегодня первую главу своего романа. 

Мне суждено с некоторого времени встречаться в журналах с такими знакомыми, с которыми я уже не чаял встретиться. В числе их из первых - Марлинский. В "Сыне отечества" на 1831 год есть его повесть "Наезды" с подписью А. Б.;⁹¹ она отличается от других его сочинений необыкновенною трезвостью и умеренностию слога; впрочем, довольно занимательна. Есть и стихи Марлинского⁹² в "Сыне отечества" на 1831 год: переводы и подражания Гете посредственны; лучше баллада - "Саатырь". Кроме Марлинского не могу не упомянуть о почтенной, умной В. Ми... ше... вой, Варваре Семеновне Миклашевичевой, с которою во время оно познакомил меня Грибоедов; отрывок ее романа⁹³ напечатан в 19 и 20 номерах того же журнала. Этот отрывок истинно прелестен и показывает талант высокий, мужественный. 

[...] Знаю только одно творение Гете, в котором права искусства и права сердца совершенно уравновешены и сливаются в дивную гармонию, это его невыразимо прелестная "Euphrosyne" - без сомнения, превосходнейшая элегия между всеми древних, романтиков и новейших. [...] 

По моему мнению, если что заслуживает называться высоким, так смерть первой прусской королевы Софии-Шарлотты; ее последними словами было: "Не сожалейте обо мне, ибо ныне любопытство мое удовлетворится, и я узнаю происхождение вещей, коих не мог разгадать Лейбниц, узнаю, что такое пространство, бесконечность, существо и ничтожество". Этот анекдот находится в "Истории Пруссии" Камилла Паганеля,⁹⁵ из коей отрывок напечатан в "Сыне отечества". 

Целое утро провел я над попыткою составить первый хор своего "Архилоха". Стихов с пятнадцать, не более, кое-как слепились, но истинного вдохновения не было. Увидим, что далее. 

Перечел первое действие неконченного своего "Ивана, купеческого сына". Первая сцена несколько растянута, прочие очень не дурны. Не худо бы его продолжать: по крайней мере выправлю то, что уже написано.

"Архилох" стал и, кажется, покуда не двинется. 

Иванов день. Разумеется, что и сегодня я думал о бедном своем имениннике...⁹⁶ Думает ли и он подчас обо мне?

Начало второго действия моей драматической сказки довольно оригинально. Что если удастся продолжать ее? Попытаюсь. Наконец остановлюсь же хоть на чем-нибудь. 

Начал переправлять своего "Ивана": главный порок моего слога или, лучше сказать, слога моих первых начерков - многословие. Все почти мои поправки состоят в сокращениях. 

Встал сегодня в четвертом часу и от пяти до десяти довольно удачно занимался выправкою своей сказки; потом читал.

Мне уже случилось говорить о Плаксине и его понятиях о поэзии. Первая его статья еще была довольно сносна; но его разбор "Бориса Годунова",⁹⁷ который сегодня прочел я в "Сыне отечества", из рук вон: diese Kritik ist unter aller Kritik. {эта критика ниже всякой критики (нем).} Несмотря на то, если найду время, поговорю об этом умном разборе. 

Есть в "Сыне отечества" еще разбор "Бориса Годунова",⁹⁸ который лучше разбора, сочиненного г. Плаксивым; автор некто Средний-Камашев. Главный упрек Камашева Пушкину, что предмет поэтом обработан слишком поверхностно, к несчастию, справедлив. К тому же и вся критика написана отчетливее критики Плаксина; но и после нее можно бы многое сказать о "History" Пушкина. 

Начинают у нас в журналах, хоть изредка, показываться не переводные статьи европейские. Такою, например, может в "Сыне отечества" назваться "Изображение характера и содержания истории трех последних столетий".⁹⁹ Тут нового, конечно, мало; но все же это не пошлое повторение обыкновенных школьных разглагольствий.

Пришла мне мысль: нельзя ли Самозванца превратить в Русского Фауста? 

Сегодня прочел я повесть Марлинского "Лейтенант Белозор".¹⁰⁰ В ней изредка автор сбивается на скромный лад Густава Шиллинга, и это истинно жаль, потому что тут терпит все, даже вкус и прелесть слога. Впрочем, и эта повесть несомненное доказательство истинного, прекрасного таланта Марлинского и его неимоверных успехов. Есть в ней даже места истинно высокие, хотя целое более в прежнем роде Марлинского - легком, шутливом, пенящемся, как шампанское или неустоявшаяся брага. Признаюсь, я не ожидал найти в этом ветреном рассказе, напр., следующего: "Нигде так величественно не слышится бой часов, как над бездной Океана, во мгле и тишине. Голос времени раздается тогда в пространстве, будто он одинокий жилец его, и вся Природа с благоговением внемлет повелительным вещаниям гения веков, зиждущего незримо и неотклонимо".

В другом роде - гофманском - бесподобны пляска букв и игра в мячики мертвецов. 

[...] Прочел я в "С<ыне> о<течества>" повесть Бальзака "Рекрут"; она занимательна и жива, но я ожидал чего-то особенного - и ошибся. [...] 

Поутру выправлял свою сказку: в этот раз потребовалось менее сокращений.

Я уже раз отметил в своем дневнике, что Джефферсон уверяет, что в лесах Северной Америки есть живые мамонты. Сегодня я прочел в статье "Приключения американского путешественника"¹⁰² (в N 46 "Сына отечества" на 1832 год) подтверждение этого известия. Путешественник Росс Кокс говорит о сказании крисов (Crees), народа, обитающего по берегам реки Атабесеки, будто бы их горы некогда посещались животными столь огромного росту, что ни одно четвероногое не может с ними равняться. Сначала они жили в долинах, но индейцы прогнали их в горы.

Французский референт журнала "Revue des deux Mondes" полагает, что это мамонты. 

Поутру занимался своею сказкою; пересмотрел и перенес в другую тетрадь изрядный отрывок; однако я им еще не доволен.

Фонтаней, разбирая сочинения Карла Нодье,¹⁰³ говорит о его сказке "La Fee aux Miettes": {"Фея с хлебными крошками" (франц.).} "Почитаю бредни Мишеля за любопытную, но невозможную фантазию расстроенного воображения, а сказкам Гофмана верю, как он сам, с убеждением". Вот в чем, и но моему мнению, именно состоит преимущество Гофмана над Вашингтоном Ирвингом и над нашим Марлинским. 

¹⁰⁵ В некоторых из их сочинителей романов и повестей очень заметно направление гофмановское, но, по моему мнению, ни одна из читанных мною повестей (впрочем, я их читал еще довольно мало) не стоит хороших сказок Гофмана. Развязка "Рекрута" после живого, вовсе не таинственного рассказа - как-то насильственна. [...]

[...] в другом роде - я сказал бы в байроновском - прелестное и вместе естественное ужасное андалузское предание Евгения Сю "Вороной конь и белый пес" ¹⁰⁶ ("Caballo negro у Perro bianco"). 

Сегодня со мною было то, что Гете рассказывает про себя, а именно, когда излагал я моему доброму пастору план "Ивана, купеческого сына", главная идея во мне самом развилась полнее и определеннее: изустное, живое сообщение своих мыслей послужило мне вдохновением.

При развязке заставлю Ивана покуситься продать за редкую статую окаменелого своего друга и благодетеля Булата. Этот сарказм, выражающий низкую и подлую половину человеческой природы, составит резкую противоположность с трагическим действователем, движущим Анданою, которая для разочарования злополучного богатыря решается пожертвовать даже кровью и жизнию своего дитяти. 

Прочел две проповеди Рейнгардта, а в "Сыне отечества" речь магистра священника Николая Раевского при окончании курса Второй с. -петербургской гимназии.¹⁰⁷ Проповеди Рейнгардта: одна о том, к чему христианина обязывает оказываемое ему доверие, другая - о духе скуки и неудовольствия (Unmutb. {неудовольствие }). Обе они очень хороши, я рад, что прочел их, ибо они оживили во мне мысли, конечно, мне уже известные, не новые, но все же такие, на которые необходимо обращать время от времени усиленное внимание.

Речь Раевского из лучших, какие удалось мне читать на русском языке. На ней печать и просвещенного человека, и нелицемерного истинного христианина, и прямого сына отечества. Быть может, не могу во всем согласиться с Раевским, но все же отрадно прочесть подобную речь, особенно после нелепиц какого-то фанатика,¹⁰⁸ который в этой же самой части "Сына отечества" тиснул статью, принадлежащую по духу своему 13 веку, - и подписался под нею буквою М. Горькие истины говорит, между прочим, и Раевский, но благородным, кротким голосом проповедника Слова божия, а не бешеным криком исступленного изувера.

После обеда прочел я в "Сыне отечества" (жаль только, что без начала) повесть "Вывеска".¹⁰⁹ Это почти то же, что "Mignon" в "Вильгельме Мейстере" Гете, однако без поэзии; зато истина в этой сказке или в этом анекдоте раздирает сердце. 

И еще повесть Марлинского "Латник".¹¹⁰ В подробностях очень много истинно генияльного: особенно в рассказе Зарницкого о своих детских летах и в появлениях Латника; но целое несколько сбито, и мало оригинального вымысла в основе обоих рассказов. 

Лет 15 тому назад в наших журналах являлись русские повести, которые, бывало, читаешь, так сказать, ex officio, {по обязанности (лат.).} а для отдыха после этого довольно тяжкого труда принимаешься за переводные. Теперь, спасибо, уж не то: повесть Марлинского, например, гораздо лучше, чем прочитанная мною сегодня Раупаха "Ночь накануне Рождества Христова".¹¹¹ Чудесное плохо удалось Раупаху. 

Вот опять роковой день 12-го июля; этот раз я почти его не заметил; более всего занимала меня мысль, что завтра можно мне будет уж сказать: до срока осталось менее 7-ми лет.

В "С<ыне> о<течества>" прочел я превосходный отрывок из Бальзакова романа ¹¹² "La peau de chagrin". {"Шагреневая кожа" (франц.). Ирвинга хохочешь, у Бальзака содрогаешься. О Поль де Коке ни слова: отрывок из его "Монфер-мельской молочницы" ¹¹³ довольно забавен, но в нем ничего нет нового. Стихов хороших в "Сыне отечества" немного, но достойны примечания сцены из драмы Розена "Баторий и Россия".¹¹⁴ 

С некоторого времени, написав письма к моим милым кровным, чувствую нечто похожее на ту пустоту, которая бывает, когда остаешься один после сильного наслаждения, напр. после хорошего театрального представления или разговора с человеком умным и с душою.

Прочел я в "Сыне отечества" повесть Мериме "Этрусская ваза".¹¹⁵ В ней основа несколько чувственная, даже безнравственная, - при всем том она в высокой степени трогательна. 

Поутру прочел я две проповеди Рейнгардта: в первой он доказывает, что не должно христианину выпускать из виду начатков лучшей будущности; во второй говорит он о чудесах спасителя.

После обеда я, между прочим, прочел отрывок из Куперова романа "Браво"¹¹⁶ - бег гондол. Не знаю, почему мне так стало жаль старика Антонио. Даже торжество его над соперниками не радует. 

Поутру перечитывал дневник, а потом выправлял начало второго действия сказки. После обеда читал; между прочим, прочел я окончание повести Дюмаса "Красная Роза";¹¹⁷ ее катастрофа ужасна, но тут ужас вовсе не поэтический. 

[...] Бальзак человек с огромным дарованием; отрывок из его повести "Сарразин" в "Сыне отечества" под заглавием "Два портрета" - удивителен! [...] 

[...] Получил письмо от Бориса и в подарок от Пушкина "Сказания современников о Самозванце",¹²⁰ записки Курбского ¹²¹ и "Описание Малороссии" Боплана ¹²² [...] 

Вчера я прочел повесть "Примирение",¹²³ перевод с немецкого, и хотел было отметить, что ей далеко до повестей новейшей французской школы, однако оставил так, потому что она не довольно глупа, чтоб о ней говорить. Но сегодня попалась мне другая, отечественного изделия, о которой нельзя не упомянуть: ей название "Полуденный жар"; ¹²⁴ между прочим, о полуденном жаре ни слова, а глупости три воза, 

Невозможно порою удержаться от горькой насмешки, когда читаешь русское произведение, подобное вчерашней повести или некоторым бестолковым рассуждениям, какие нередко встречаются в "сыне отечества". Но эта насмешка горька для самого насмешника, потому что больно видеть слабоумие там, где малейший признак ума и дарования радовал бы всякого благомыслящего втрое более, чем в области словесности чужой, иноязычной. Зато и прямо хорошее гораздо живее действует на душу русского, если оно русское. Так, например, с наслаждением прочел я вчера же "Взгляд на состояние Римской империи при появлении христианства",¹²⁵ статью Соснина. Не упомянул я о ней единственно потому, что кончил ее уже после ежедневной отметки. Соснин, по моему мнению, глубокомысленнее и проницательнее Шульгина,¹²⁶ который, впрочем, также у нас принадлежит к небольшому числу людей мыслящих. Я совершенно и во всем согласен с тем, что автор развивает и доказывает в статье своей: мысли его для меня не совершенно новые, однако видно, что они у него не повторение выученного, а проистекают из внутреннего убеждения. Некоторые истинно превосходны, напр.: "Иисус Христос пришел на землю, возвещая приближение царствия небесного тогда, как опытом было дознано, что все земные царства, во всех их разнообразных формах, великие и малые, в разделении и соединении их, не могут доставить народам покоя и благоденствия". 

В книжках 24, 25 и 26-й "Сына отечества" на 1833 год "Извлечение из "Физики" Велланского".¹²⁷ Сие "Извлечение" прочел я только раз, правда с напряженным вниманием, но все же после одного прочтения не могу сказать, чтобы я совершенно обнял систему нашего философа, чтобы мог отдать себе совершенно ясный отчет во всех его выводах. Но объяснение большей части главных начал мне кажется удовлетворительным, быть может потому, что и прежде мне случалось читать и самому размышлять об оных.¹²⁸ 

В "Сыне отечества" на 1833 г. повесть Корделье де ла Ну "Мастерская улицы Западной":¹²⁹ воображения самого дикого, истинно гофманского в ней много; местами, не столько в слоге, сколько в отступлениях, есть что-то напоминающее Жан Поля. Видно по всему, что нынешние французы крепко онемчились. Замечу, что эту повесть непременно должно поставить выше некоторых других в этом роде: в ней предложен важный психологический вопрос, вопрос, впрочем, такой, который едва ли здесь на земле разрешится: "Почему дается гений, когда ему суждено погибнуть не развившись?". 

Пишу о Бальзаке, потому что после его прелестной повести "Г-жа Фирмиани"^13Q ее могу тотчас заняться чем-нибудь другим. Это в своем роде chef d'oeuvre; {шедевр (франц.).} тут все: и таинственность, и заманчивость, и юмор, и высокая, умилительная истина; я влюблен в эту Фирмиани! Как бы я желал своему Николаю встретить в жизни подобную женщину! И как хорош сам Бальзак! Что за разнообразный, прекрасный талант! Признаюсь, я бы желал узнать его покороче. Булгарина письмо о русской литературе ¹³⁰ - само по себе разумеется, что тут нет даже Полевого, - однако, несмотря на многое и многое фальстафское, есть же кое-что, по крайней мере что-то похожее на несколько шутовскую, порою почти бесстыдную искренность; сверх того, отголосок нынешних требований если и не людей, мыслящих ясно, отчетливо, самостоятельно, все же людей, хотя чувствующих порою силу прекрасного, способных порою быть увлеченными вдохновением поэта... Современность им нужна? Но что такое современность? Их И вся она тут? И это не одна сторона нашей современности? И нет еще другой, более светлой? Впрочем, судить Булгарина слишком строго, право, совестно. Спасибо ему и за доброе намерение да за одну неоспоримую истину, им сказанную: "Есть и будет множество подражателей Пушкина - но не будет следствия Пушкина, как он сам есть следствие Байрона". Разумеется, если он ограничится быть только следствием. Но в хваленом "Демоне" Пушкина нет самобытной жизни - он не проистек из глубины души поэта, а был написан потому, что должно же было написать что-нибудь в этом роде. Вот вам и современность и ее требования! И этого-то "Демона" г. Булгарин ставит выше "Полтавы", выше "Цыган", выше прекрасных сцен в "Годунове".

Не слушай, друг Пушкин, ни тех, ни других, ни журналистов, готовых кадить тебе и ругать тебя, как велит им их выгода, - ни близоруких друзей твоих! Слушайся вдохновения - и от тебя не уйдет ни современность, ни бессмертие!

Упрекает Булгарин, между прочим, друзей Пушкина за то, что они хотели сделать из него только артиста, живописца и музыканта, - говорит, что "писатель без мыслей, без великих философических и нравственных истин, без сильных ощущений - есть просто гударь, хотя бы" и пр. Но без сильных ощущений и мыслей можно ли быть и музыкантом, можно ли быть и живописцем? А что Булгарин разумеет под великими нравственными истинами - мы знаем! Его величие не слишком-то велико, а, кажется, ему нужна дидактика в новом платье, от которой да сохранит нас бог! 

Получил большой пакет писем. Брат мой женится или, вероятно, уж женат.¹³² Трудно выразить, какое впечатление произвело на меня это известие. Дай бог ему счастия! Дай бог радость нашей старушке!

Не прибавляю ничего: слова не выразят ни желаний моих, ни надежд, ни - уповаю на господа! - совершенно неосновательных опасений! Итак, быть может, удастся же мне воспитывать, лелеять, нянчить малюток, и малюток не чуждых мне, детей родного брата и, скажу вдобавок, друга! О если бы! - но... Зачем не могу заснуть сегодня вечером и проспать бесконечные семь лет, после которых могу надеяться, что отпустят меня к родному!

[...] ¹³³ Мое уважение к Бальзаку очень велико; он чуть ли не выше и Гюго, и де Виньи [...] 

знаю, что сказать. 

Приятно заметить хорошее, особенно когда оно встречается у людей, которых мы знавали, любили. Шульгин - человек с дарованием; взгляд его на историю не без глубокомыслия, слог у него иногда истинно прекрасен, напр. в статье "Состояние исторического мира в V и VI столетиях" ¹³⁴ он, между прочим, говорит: "Во второй половине V века и гунны пали; народы, так сказать, потопленные ими, начали возникать по сбытии наводнения гуннского". 

В "Сыне отечества" прочел я повесть "Полюбовная сделка";¹³⁵ - и в ней много таланта; вообще преобразование французской словесности - очень отрадное явление в умственном мире. 

[...] "Ростовщик Корнелиус" Бальзака, по моему мнению, из слабейших его произведений. Конечно, и тут есть прекрасные подробности, заметно несколько подражание и Гюго, и Скотту, - а сверх того, заметно, что род Гюго и Скотта не свойствен Бальзаку [ ]

Примечания:

⁶⁸ "Аммалат-бек", повесть А. А. Бестужева (Марлинского) - МТ, 1832, ч. 43, No 1, С. 19-84, No 2, с. 179-210, No 3, с. 313-369, No 4, с. 478-543. Аммалат-бек - знатный аварец, участник борьбы кавказских народов с Россией в 1810-1820-х гг. В 1820 г. сдался русским войскам, получил прощение и - по ходатайству полковника Верьховского - чин прапорщика русской армии. В декабре 1822 г. в Дагестане примкнул к восставшим горцам и убил Верьховского, посланного для усмирения восставших. Вельяминов Алексей Александрович (1785-1838) - генерал-лейтенант ставки А. П. Ермолова на Кавказе, где Кюхельбекер был с ним знаком в 1821-1822 гг.

⁶⁹...разбор Кс. Полевого "Душеньки" Богдановича - МТ, 1832, ч. 44, No 7, с. 377-396, No 8, с. 532-548.

⁷⁰ Буало-Депрео Никола (1636-1711)-поэт, критик, знаменитый теоретик классицизма. Реньяр - Ренуар Франсуа-Жюст-Мари (1761-1836) - поэт и драматург, автор крупнейших антитиранических трагедий, очень популярный в преддекабристской среде. Дорат - Дора Клод Жозеф (1734-1780) - поэт, о котором Кюхельбекер сказал в поэме "Агасвер", что он "кропал" "без мысли и печали" "водяные стишки". Башомон Франсуа (1624-1702) - французский писатель. Верни Франсуа-Иоахим (1715-1794) - поэт.

⁷¹ - Кюхельбекер имеет в виду слова Кс. А. Полевого из статьи о "Душеньке" Богдановича: "При Наполеоне, кажется, недавно, однако ж было совсем иное: каждый мальчик думал быть героем, каждый мясник, разрубая быка, толковал о великой нации и мечтал о всемирной, т. е. Французской, монархии. А Мирабо? А Неккер? А Людовик XV и ничтожной памяти Регент? Разве не настраивалась Франция по их камертону?" (МТ, 1832, ч. 44, No 7, с. 380). Регент - Филипп II Орлеанский (1674-1723), опекун малолетнего короля Франции Людовика XV (1710-1774); эпоха его регентства - 1715-1723.

⁷² Кюхельбекер цитирует с небольшими сокращениями статью Кс. Полевого - МТ, 1832, ч. 44, No 7, с. 383.

⁷³ Запись восстановлена по статье Ю. Н. Тынянова "Французские отношения Кюхельбекера". ... отрывок из романа Альфреда де Винъи "Стелло"... "Андрей Шенье. Повесть, рассказанная Черным Доктором" - МТ, 1832, ч. 46, No 13, с. 27-64, No 14, с. 168-216, No 15, с. 316-361, No 16, с. 490-522. "Стелло, или Голубые бесы" - роман А. де Виньи 1832 г.; основная его проблема - трагическое положение гениального поэта в обществе, ничтожном и не-, способном понять его. Шенье Андре-Мари (1762-1794) - французский поэт и публицист, выразивший мятежное состояние духа человека предреволюционной поры, но не принявший якобинскую диктатуру и казненный за два дня до ее падения.

⁷⁴ В 1832 году издали свои стихотворения Гнедич и Давыдов. - Кюхельбекер узнал об этом из раздела "Современная библиография" МТ, 1832: ч. 46, No 13, с. 77-84 - разбор книги "Стихотворения Дениса Давыдова" (М., 1832) и ч. 47, No 18, с. 245-252 - разбор "Стихотворений Н. Гнедича" (СПб., 1832).

."Наполеоне" Дюмаса... - Статья Н. А. Полевого о драме Александра Дюма "Наполеон Бонапарт, или Тридцать лет из истории Франции" (1831), изданной в русском переводе (М., 1832) - МТ, 1832, ч. 46, No 15, с. 407-412.

⁷⁶ ... получил я... "Тасса" К укольчика. - Драматическая фантазия "Торквато Тассо" Нестора Васильевича Кукольника (1809-1868), написанная и изданная в 1833 г.

⁷⁷ Сколько перемен во мнениях... даже у нас в России! "Московский телеграф" Н. А. Полевого (1825-1834) был самым смелым русским журналом, проникнутым вольнолюбивым духом. Впоследствии В. Г. Белинский скажет, что "заслуги Полевого так велики, что при мысли о них нет ни охоты, ни силы распространяться о его ошибках". В 1834 г. неугодный правительству журнал был запрещен. Министр народного просвещения С. С. Уваров в беседе с цензором А. В. Никитенко так оценивал деятельность ненавистного ему литератора: "Надо было отнять у него право говорить с публикою... Впрочем, известно, что у нас есть партия, жаждущая революции. Декабристы не истреблены. Полевой хотел быть органом их... С Гречем или Сенковским я поступил бы иначе: они трусы, им стоит погрозить гауптвахтою, и они смирятся. Но Полевой - я знаю его: это фанатик. Он готов претерпеть все за идею" (Никитенко А. В. Дневник, т. I. M., 1955, с. 141),

⁷⁸ Уланд, Берне, Менцелъ и Гейне... - нынешние корифеи немцев. - Уланд "ревностным представителем народа, смелым поборником гражданского равенства и свободы духа". Берне Людвиг (1786-1837) -немецкий публицист. Его "Письма из Парижа" (1830-1834) о французской революции, по словам Г. Гейне, прозвучали как "колокол революционной бури". Берне был идейным руководителем группы писателей радикального направления "Молодая Германия". Менцель Вольфганг (1798-1873) - немецкий писатель и критик, в 1820-е гг. казавшийся читателям радикалом и оппозиционером, критиковавший Гете и пр. После французской революции 1830 г. перешел на сторону реакции. Об этих поэтах и о духе новой немецкой поэзии на страницах МТ 1832 г. говорилось в статье Э. Кине "Будущая участь словесности и изящных искусств в Германии" (ч. 47, No 17, с. 3-19).

⁷⁹ - Статья Н. А. Полевого ""О духоборцах". Сочинение студента Киевской духовной академии Ореста Новицкого. Киев, 1832" - МТ, 1832, ч. 48, No 21, с. 64-88.

⁸⁰ ... рассуждение Виктора Гюго о поэзии. - Статья В. Гюго "О поэзии древних и новых народов" - МТ, 1832, ч. 47, No 19, с. 297-331, No 20, с. 435-471.

⁸¹ "Красный Корсар" "Красный морской разбойник".

⁸² "Кормчий" Купера - печатался в отрывках в СО, 1831, ч. 21. (143), No 28, с. 69-85, No 29, с. 129-146 под заглавием "Кораблекрушение. Отрывок из Куперова романа "Лоцман"". Однако, судя по транскрипции имен, Кюхельбекер читал роман во французском переводе.

⁸³ Иосиф Флавий (ок. 37-ок. 95) - иудейский историк Иосиф бен Матафие; будучи военачальником иудеев во время войны с римлянами 66-73 гг., перешел на сторону врага. В Риме им были написаны "История Иудейской войны", "Иудейские древности" и др. В "Истории Иудейской войны", которую, очевидно, читал Кюхельбекер, описываются события от взятия Иерусалима царем Антиохом Епифаном в 167 г. до н. э. до разгрома Иудеи 73 г. н. э. В руках Кюхельбекера было, по-видимому, немецкое издание Флавия.

⁸⁴ Мориц Фердинанд (1785-1860) - немецкий богослов, протестантский проповедник.

⁸⁵ ...изложение жития... эссеян... - Эссеяне (эссеи) - члены тайного религиозного еврейского общества, возникшего около 150 г. до н. э. Они проповедовали любовь к ближнему, общность имущества и смирение.

⁸⁶ ... к и духоборцам нашего времени. - Гернгутеры - "богемские (или моравские) братья", религиозная секта, возникшая в XV в. и проповедовавшая учение о справедливости и равенстве, Квакеры - Духоборцы - религиозная секта, возникшая в середине XVIII в. и распространенная в России и Канаде.

⁸⁷ Рассуждение Вольфг<анга> Менцеля о Шиллере и Гете - СО, 1831, ч. 17 (139), No 7, с. 397-410; ч. 18 (140), No 8, с. 17-32, No 9, с. 91-104, No 10, с. 145-161, No 11, с. 207-222, No 12, с. 274-289. Статья под заглавием "Шиллер и Гете" является изложением взглядов Менцеля В. Дмитриевым с эпиграфом из Веневитинова.

⁸⁸ "Французские отношения Кюхельбекера" (ЛН, т. 33-34. М., 1939).

⁸⁹ Развитием модернизма должны быть романы Альфреда де Виньи, Гюго и их последователей (напр., "Notre Dame de Paris")... - О знакомстве Кюхельбекера с творчеством А. де Виньи и Гюго по МТ см. примеч. No 22 и 26 к записям 1834 г. Отрывки из романа В. Гюго "Собор парижской богоматери" Кюхельбекер читал в МТ, 1831, ч. 40, No 13 и No 15 и СО, 1831, ч. 24 (146), No 48, с. 194-211, No 49, с. 257-280. Термином "модернизм" Кюхельбекер, следуя за Менцелем, называет современную литературу, изображающую современную жизнь.

⁹⁰ <елепне>вой - "Ежедневные записки русской путешественницы в 1827 и 1828 годах" - СО, 1831, ч. 17 (139), No 1, с. 3-17, No 2, с. 65-77, No 3, с. 121-138, No 5, с. 241-256, No 6, с. 309-334; ч. 20 (142), No 24, с. 197-213, No 25 и 26, с. 261-281; ч. 21 (143), No 27, с. 3-21. Телепнева Елена Сергеевна (1808-1828) - одаренная девушка, умершая в Праге во время заграничного путешествия; дневник она вела для оставшейся в России бабушки.

⁹¹ "Наезды" с подписью А. Б. - "Наезды. Повесть 1613 года" А. А. Бестужева (Марлинского) - СО, 1831, ч. 17 (139), No 7, с. 377-397; ч. 18 (140), No 8, с. 3-16, No 9, с. 73-91, No 10, с. 129-145, No 11, с. 193-207, No 12, с. 261-273, No 13, с. 329-341, No 14, с. 385-397; ч. 19 (141), No 15, с. 3-20, No 16, с. 65-84.

⁹² Есть и стихи Марлинского... - В СО 1831 г. А. А. Бестужевым напечатаны стихотворения "Из Гете" ("Реют ласточки весною...") - No 18, с. 281; "Саатырь. (Якутская баллада)" - No 18, с. 205-211; "Нине" - No 24, с. 246; "Каждому свое (из Гете)" - No 22, с. 116; "Магнит (из Гете)" - No 19, с. 281; "Дождь" - No 24, с. 246; "Обновление" - No 22, с. 115; "Каспийское море. Элегия" - No 17, с. 161-163; "Эпиграммы" - No 24, с. 246; "Приписки к богатому надгробию в бедности умершего поэта" - No 24, с. 245.

⁹³ ...отрывок ее романа... "Село Михайловское, или Помещик XVIII столетия" - СО, 1831, ч. 19 (141), No 19, с. 229-238, No 20, с. 289-296, под заглавием "Отрывок из нового романа".

⁹⁴ Запись восстановлена по статье Ю. Н. Тынянова "В. К. Кюхельбекер" - Лит. современник, 1938, No 10.

⁹⁵ Этот анекдот находится в "Истории Пруссии" Камилла Паганеля... - СО, 1831, ч. 20 (142), No 21, с. 33-52, под заглавием "Царствование Фридриха I". Кюхельбекер цитирует (неточно) с. 43-44. Паганель София-Шарлотта (1668-1705) - прусская королева, философ, супруга Фридриха I.

⁹⁶ Именинник - Иван Иванович Пущин.

⁹⁷ "Бориса Годунова" В. Т. Плаксина - СО, 1831, ч. 20 (142). No 24, с. 213-230, No 25-26, с. 281-294; ч. 21 (143), No 27, с. 22-37, No 28, с. 85-96, под загл. "Замечания на сочинение А. С. Пушкина "Борис Годунов"".

⁹⁸ ...еще разбор "Бориса Годунова"... - Статья И. Среднего-Камашева "Еще о "Борисе Годунове", стихотворении А. С. Пушкина" - СО, 1831, ч. 23 (145), No 40, с. 110-115, No 41, с. 170-180.

⁹⁹ "Изображение характера и содержания истории трех последних столетий", No 29, с. 147-160, No 30, с. 212-225, No 31, с. 286-295, No 32, с. 347-363; ч. 22 (144), No 33, с. 16-33, No 34, с. 80-99, No 35, с. 146-164, No 37, с. 291-309; 1832, ч. 27 (149), No 15, с. 37-47, No 19, с. 275-287; ч. 31 (153), No 42, о. 102-114; ч. 32 (154), No 47, с. 31-52. О Шульгине см. также примеч. 126, 134, 144.

¹⁰⁰ Повесть Марлинского "Лейтенант Белозор" - СО, 1831, ч, 22 (144} No 34 с. 65-80, No 35, с. 129-146, No 36, с. 193-207, No 37, с. 257-272, No 38, с. 321-335^: ч. 23 (145), No 39, с. 3-20, No 40, с. 65-80, No 41, с. 129-145, No 42, с. 193- 215.... - No 38, с. 322-328 (влюбленному герою кажется, что пляшут буквы в письме, которое он пишет жестокой возлюбленной. Беспорядок в письме автор сравнивает с картиной кладбища из старинной сказки о мертвецах, игравших в мячики собственными головами и перепутавших головы от испуга, когда добрый молодец закричал петухом).

¹⁰¹ Запись от 2 июля восстановлена по статье Ю. Н. Тынянова "Французские отношения Кюхельбекера" (ЛН, т. 33-34. М., 1939). Повесть Бальзака "Рекрут" - СО, 1832, ч. 30 (152), No 36, с. 121-150, подпись переводчика - О. (т. е. О. М. Сомов).

¹⁰² "Приключения американского путешественника". - Рассказ о приключениях Росса Кокса, прожившего пять лет среди индейцев - СО, 1832, ч. 31 (153), No 44, с. 216-238, No 45, с. 270-286, No 46, с. 335-353; пер. Я. Турунова из "Revue des deux Mondes".

¹⁰³ Фонтаней, разбирая сочинения Карла Нодье... - В статье "Сочинения Карла Нодье" - СО, 1832, ч. 32 (154), No 48, с. 109-123. Нодье "Дочитаю бредни Мишеля..." - цитата, с. 117.

¹⁰⁴ Запись восстановлена по статье Ю. Н. Тынянова "Французские отношения Кюхельбекера".

¹⁰⁵ Знакомлюсь хоть несколько с духом нынешней французской словесности. - очевидно, "Баунсберг угольщик, неправдоподобная повесть" (No 47, с. 3-24, No 48, с. 69-87, пер. О. М. Сомов) и Жакоба Библиофила (Лакруа Поля, 1806-1884) - "Поцелуй. Историческая повесть" (No 41, с. 3-20, No 42, с. 62-87). Кроме того, очевидно, Кюхельбекер прочел повести и рассказы французских писателей "Монфермельская молочница" и "Белый дом" Поль де Кока, "Этрусская ваза" П. Мериме, "Рекрут", "Шагреневая кожа" и отрывок из повести "Сарразин" под загл. "Два портрета" О. Бальзака, "Красная роза" А. Дюма, отрывок из повести Э. Сю "Кернок" под загл. "Сцена на море. Пирушка", "Молодая маркитантка" Ст. Макера, "Парижанка" А. Баете и др.

¹⁰⁶ ... андалузское предание Евгения Сю "Вороной конь и белый пес" - СО, 1832, ч. 31 (153), No 46, с. 317-334.

¹⁰⁷ ... речь магистра священника Николая Раевского при окончании курса Второй с. -петербургской гимназии - СО, 1832, ч. 32 (154), No 52, с. 325-340. Раевский Николай Федорович (ум. 1857) - законоучитель и духовный писатель.

¹⁰⁸ - т. е. после произведения "Иона Фадеевич, нравоописательный и нравоучительный роман", подпись: М. - СО, 1832, ч. 32 (154), No 49, с. 137-178.

¹⁰⁹ Повесть "Вывеска" французского писателя Раймонда Мишеля (1766-1837) из 2-й части повести "Daniel le Lapidaire, contes de 1'atelier" (пер. О. М. Сомова) - СО, 1832, ч. 29 (151), No 32, с. 305-317; ч. 30 (152), No 34, с. 3-23, No 35, с. 65-83, No 37, с. 185-207, No 38, с. 249-273, No 39, с. 313-327, No 40, с. 373-389.

¹¹⁰ Повесть Марлинского "Латник" -

¹¹¹ "Ночь накануне Рождества Христова", повесть немецкого писателя триста Бенжамена Соломона Раупаха (1784-1852) - СО, 1832, ч. 25 (147), No 7, с. 387-402, ч. 26 (148), No 8, с. 3-20, No 9, с. 61-79, No 10, с. 128-140.

¹¹² ...отрывок из Бальзакова романа... - "Шагреневая кожа", СО, ч. 27, (149),

¹¹³ ...отрывок из... "Монфермельской молочницы" Поль де Кока - СО, 1832, ч. 26 (148), No 13, с. 319-330, No 14, с. 387-400; ч. 27 (149), No 15, с. 3-24, пер. Н. Шигаев. "Второй отрывок из романа "Монфермельская молочница"" - СО, 1832, ч. 28 (150), No 25, с. 253-267.

¹¹⁴ ..."Баторий и Россия" - СО, 1832, ч. 26 (148), No 13, с. 365-373, под загл. "Отрывок из исторической драмы "Россия и Баторий"" Б. Ф. Розена.

¹¹⁵ "Этрусская ваза", новелла Проспера Мериме (1803-1870) 1830 г. - СО, 1832, ч. 27 (149), No 16, о. 57-76, No 17, с. 109-130, пер В. Романович.

¹¹⁶ ... отрывок из Куперова романа "Браво"

¹¹⁷ ... окончание повести Дюмаса "Красная Роза"... - СО, 1832, ч. 27 (149), No 20, с. 297-321; ч. 28 (150), No 21, с. 3-21, No 22, с. 65-80, No 23, с. 129-143. Это история казни юной вандеянки Бланки по приказу Карье в Нанте. Робеспьер подписал ее помилованье, но оно было доставлено в тот момент, когда палач поднял над толпой отрубленную голову, истекающую кровью.

¹¹⁸ Запись от 17 июля восстановлена по статье Ю. Н. Тынянова "Французские отношения Кюхельбекера". ... отрывок из... повести "Сарразин" "Два портрета" - СО, 1832, ч. 28 (150), No 26, с. 321-348.

¹¹⁹ Запись от 18 июля восстановлена по статье Ю. Н. Тынянова "Прокофий Ляпунов. Трагедия Кюхельбекера" - Лит. современник, 1938, No 1, с. 3-23.

¹²⁰ "Сказания современников о Димитрии Самозванце" (ч. 1-5, СПб., 1831-1834) - собрание мемуаров и документов, составленное, переведенное и откомментированное историком Николаем Герасимовичем Устряловьш (1805-1870). В него вошли извлечения из книги Жака Маржерета "Состояние Российской державы и Великого княжества московского, с присовокуплением известий о достопамятных событиях четырех царствований, с 1590 года по сентябрь 1606 г.", М. Вера "Летопись московская с 1584 года по 1612", "Дневник происшествий московских и посольства в Москву..." Николая Олесницкого и Александра Корвина Гонсевского, "Записки о путешествии из Кракова в Москву и обратно, с 19 марта 1606 г. по 15 декабря 1608 г." Ганса Георга Паерле, "Дневник Марины Мнишек..." Авраама Рожнятовского, "Сказания о Димитрии Самозванце" Жака Огюста де Ту, "Дневник 1594- 1621" Самуила Маскевича.

¹²¹ Записки Курбского - "Сказания князя Курбского", ч. 1. СПб., 1833, изд. Н. Г. Устрялова. Курбский Андрей Михайлович (1528-1583) - князь, военачальник и сподвижник, затем, с 1564 г., враг Иоанна IV Грозного.

¹²² "Описание Малороссии" Боплана - "Описание Украины от пределов Московии до границ Трансильвании, составленное Гильомом Левассер-де Боплан". СПб., 1832, пер. Н. Г. Устрялова. Боплан Гильом (1630-1673) - французский военный инженер и картограф.

¹²³ "Примирение", переводная с немецкого повесть - СО, 1832, ч. 29 (151), No 29, с. 125-152, No 30, с. 189-211, No 31, с. 249-261. Пер. Ег. Ал. (очевидно, Егор Аладьин).

¹²⁴ "Полуденный жар" - СО, 1832, ч. 29 (151), No 28, с. 61-83, без подписи.

¹²⁵ "Взгляд на состояние Римской империи при появлении христианства" Дмитрия Петровича Соснина (ум. 1833) - СО, 1832, ч. 29 (151), No 30, с. 222-241, No 31, с. 261-278. Точное название статьи - "Взгляд на состояние Римской империи и мира во время явления и первоначального распространения христианской религии".

¹²⁶ Шульгин

¹²⁷ "Извлечение из "Физики" Велланского". - Статья Даниила Михайловича Велланского (1774-1847), врача и философа-шеллингианца, профессора по кафедре анатомии и физиологии, - "Краткое извлечение из "Физики" академика Велланского, 1831 года, С. -Петербург" - СО, 1832, ч. 28 (150), No 24, с. 212-243, No 25, с. 268-295, No 26, с. 349-358.

¹²⁸ По свидетельству Ю. Н. Тынянова, в этот же день Кюхельбекер читает записки Ж. Маржерета (из "Сказаний современников о Димитрии Самозванце", см. примеч. 120).

¹²⁹ "Мастерская улицы Западной в Париже"

¹³⁰ "Г-жа Фирмиани", повесть О. Бальзака 1832 г. - СО, 1833, ч. 33 (155), No 1, с. 3-35. Пер. О. М. Сомова.

¹³¹ Булгарина письмо о русской литературе... - Статья "Письма о русской литературе". "Письмо I к В. А. Ушакову, в Москву" - СО, 1833, ч. 33 (155), No 1, с. 45-52; "Письмо II. О характере и достоинстве поэзии А. С. Пушкина" - там же, No 6, С. 309-326. "Есть и будет множество подражателей Пушкина..." - сокращенная цитата, с. 317. Мнение Ф. В. Булгарина о "Демоне" Пушкина - с. 321. Цитата: "...писатель без мыслей... есть просто гударь..." - с. 322-323.

¹³² Враг - М. К. Кюхельбекер женился 3 июня 1834 г. на Анне Степановне Токаревой, баргузинской мещанке. В этом браке у них было две дочери: Анна (1834 или 1835 г. рожд.; 13 февраля 1836 г. Кюхельбекер пишет о ней как о ребенке, который еще не говорит и не ходит) и Юстина, 1836 г. рожд. До брака у А. С. Токаревой был сын, отданный на воспитание в крестьянскую семью и вскоре умерший, которого крестил М. К. Кюхельбекер. "Кумовство" супругов послужило причиной расторжения их брака постановлением Синода в 1837 г. М. К. Кюхельбекер был выслан из Баргузина, но вскоре вернулся; брак сохранялся как "гражданский".

¹³³ Продолжение записи от 26 июля восстановлено по статье Ю. Н. Тынянова "Французские отношения Кюхельбекера". Мое уважение к Бальзаку очень велико...- Кроме упоминавшихся выше произведений Бальзака Кюхельбекер читал в СО на 1833 г. еще повести "Палермский монах", "Ростовщик Корнелиус", "Красный трактир". По свидетельству Ю. Н. Тынянова, запись от 26 июля была вызвана чтением очерка О. Бальзака "Путешествие из Парижа в Яву, по методе, изложенной г-ном К. Нодье в его "Истории Богемского короля и семи замков его", в главе, имеющей предметом разные способы перевозки у древних и новых народов" - СО, 1833, ч. 33 (155), No 5, с. 253-272.

¹³⁴ статье "Состояние исторического мира в V и VI столетиях"... - В главе из книги историка Ивана Петровича Шульгина "Изображение характера и содержания истории трех последних столетий" - СО, 1833, ч. 33 (155), No 7, с. 418-427; ч. 34 (156), No 8, с. 18-34. Цитата (сокращенная) - с. 422.

¹³⁵ Повесть "Полюбовная сделка",

¹³⁶ Запись от 31 июля восстановлена по статье Ю. Н. Тынянова "Французские отношения Кюхельбекера". "Ростовщик Корнелиус" - повесть Бальзака 1831 г. - СО, 1833, ч. 38 (159), No 28, с. 73-98, No 29-30, с. 129-156, No 31-32, с. 229-258; ч. 39 (160), No 33-34, с. 3-25.