5. "Последний Колонна" и проблема романтического героя
В "Русском Декамероне", как мы видели, Кюхельбекер еще прочно стоит на своих позициях романтика-архаиста 20-х гг. Однако уже в 1830-е гг. почти параллельно с "Декамероном" начинается затянувшаяся на много лет работа над лучшим произведением Кюхельбекера "Последний Колонна". В этом романе, опираясь на достижения современной ему русской и мировой литературы, Кюхельбекер создает образ главного героя в русле романтической, но в то же время глубоко переосмысленной традиции.
Работа над романом, начатая 8 марта 1832 г., продолжалась свыше десяти лет. Сначала он назывался "Итальянец", "Предчувствие", в конце концов автор остановился на далеко не самом удачном варианте - "Последний Колонна".
Непосредственный творческий импульс ("воображение стало работать") был получен от чтения "глупейшей", по словам самого Кюхельбекера, повести французского писателя-сентименталиста Ф. Арно "Адельсон и Сальвини" (см. с. 106 наст. изд.). Содержание этой повести оказало заметное влияние на фабулу "Колонны". Герой повести Арно молодой лорд Адельсон познакомился и подружился в Риме с художником Сальвини. Друзья вместе возвращаются в Англию. Здесь Адельсон рассказывает историю своей любви к прекрасной девушке Нелли, которая была похищена злым ее родственником Струлсом; во время погони Адельсон убил француза, влюбленного в Нелли. Теперь возлюбленные встретились, близка свадьба. Сальвини влюбляется в невесту своего друга. Он борется с собой, не соглашается на предательство, убивает Струлса. Однако страсть в конце концов берет верх. Сальвини убивает Нелли, отказывается от побега, предлагаемого ему отчаявшимся Адельсоном, и погибает от руки палача. Адельсон умирает через три месяца после гибели Нелли. {Адельсон и Сальвини. Аглинская повесть. - Городская и деревенская библиотека, ч. 3. М., 1782, с. 81-192.}
Кюхельбекер значительно изменил сюжет, убрал густой налет сентиментальных рассуждений, снял осложняющие действие похищения, поединки и другие препятствия, мешающие немедленному соединению влюбленных. При этом отчетливо проявилась сложная проблематика "Колонны". У Арно Сальвиниктолько назван живописцем, его поведение не зависит от творческого дара. Колонна Кюхельбекера - художник, и это определяет темперамент, мысли, поведение героя. Роман переключается в другую сферу, другой уровень художественного мышления: перед нами произведение, затрагивающее основные вопросы романтической поэтики. И здесь проявляются глубинные связи "Колонны" с проблематикой современного автору европейского романтизма.
Сам автор был доволен романом. 8 декабря 1843 г., сообщая любимой племяннице о завершении работы, он писал: "Развязка ужасная, такая, что я сам испугался, когда дописывал последнюю главу; cela vous rappellera Hoffmann; роман состоит из выписок из дневника главного лица и из писем. Эпистолярный слог мне, кажется, дался: каждое лицо пишет сообразно своему характеру и званию; они следующие: живописец итальянец, монах католический, итальянец же, русский отставной офицер гвардии, его слуга - француз, молодая девушка лучшего круга, русская, старая компаньонка богатой русской генеральши, титулярный советник малороссийский, секретарь губернатора. Всем им, кажется, дана настоящая физиономия, и карикатуры вроде тех, какие обыкновенно встречаются в наших так называемых нравоописательных романах, полагаю, нигде нет". {Тынянов Ю. Н. с. 215-216.}
Книга Кюхельбекера родилась в результате чтения и раздумий над произведениями романтиков. {В содержательной статье Е. М. Пульхритудовой ""Лермонтовский элемент" в романе В. К. Кюхельбекера "Последний Колонна"" (Научн. докл. высшей школы. Филол. науки, 1960, No 2, с. 126-138) проанализирована связь романа с поэтикой "Героя нашего времени" и "Маскарада". Не отрицая возможности подобных влияний, мы, однако, думаем, что указанные нами ниже параллели более существенны для понимания литературной позиции Кюхельбекера, для которого при всем восхищении романом Лермонтова был неприемлем характер "гадкого" Печорина (см. с. 415 наст. изд.).} Одного из них, Гофмана, как мы видели, Кюхельбекер прямо назвал в связи с Колонной, имя другого не названо, но дневниковые записи показывают, что поэт много и с удовольствием читал крупнейшего романтика XIX в. Вашингтона Ирвинга. Он не только хвалит американского писателя, но в конце 1833 г., во время работы над романом, отмечает его сходство с Гофманом.
Не исключено, что знакомство с произведениями Ирвинга и непосредственно отразилось в некоторых ситуациях "Колонны". Не настаивая на непременном заимствовании, отметим некоторые вряд ли случайные параллели. Есть все основания считать, что Кюхельбекер был знаком с теми произведениями Ирвинга, о которых пойдет речь. 6 декабря 1833 г. он записал в "Дневнике": "Вторая половина рассказов о домовых Вашингтона Ирвинга гораздо лучше первой, - особенно оригинальна пляска старой мебели: это картина вроде Каллота, но в своем роде мастерская". {Упоминание Калло объединяет имена Ирвинга и Гофмана, так как невольно вызывает ассоциации с книгой последнего "Фантазии в манере Калло" (1814-1815).} О пляске старой мебели говорится в рассказе "Храбрый драгун, или Приключение моего дедушки", входящем в цикл "Необычайные истории нервного джентльмена", первую часть книги Ирвинга "Рассказы путешественника" (1824). {См.: представляется, с романом Кюхельбекера.
Так, герой рассказа "Приключение немецкого студента" Готфрид Вольфганг сначала увидел во сне прекрасную женщину, а потом произошла его зловещая встреча с гильотинированной и ожившей на одну ночь красавицей. Герою романа Кюхельбекера Пронскому Колонна тоже сначала явился в зловещем пророческом сне. Следующие три рассказа: "Приключение с таинственной картиной", "Приключение с таинственным незнакомцем" и "История молодого итальянца" - представляют единое целое и сюжетно связаны друг с другом. Они обнаруживают при полном различии фабулы некоторое сходство в мотивах с романом Кюхельбекера. (Напомним, что "Итальянец" - один из вариантов названия этого романа.)
Историю итальянца рассказывает познакомившийся с ним в Венеции путешествующий англичанин. (Русский путешественник познакомился с Колонной в Ницце.) Этот итальянец богат и знатен по рождению, но отвергнут отцом, беден и живет в монастыре (Колонна - бедняк, но знатного происхождения), он, как и Колонна, художник и любит мрачные картины Сальватора Розы. (Сальватора Розу напомнила Пронскому картина Колонны.) Возлюбленная итальянца обманута его лучшим другом - Филиппо, за которого и выходит замуж. В ярости герой убивает Филиппо, чувствуя себя, как Колонна, но с меньшим основанием, "другим Каином" (с. 506). Мучаясь раскаянием, желая избавиться от наваждения, он рисует лицо убитого, которое с картины смотрит на рассказчика с ужасающим выражением (с. 493). (У Колонны мотив будущего преступления навязчиво возникает в его рисунках.)
Однако более важной, чем эти внешние совпадения сюжетных деталей "Колонны" с повестями Ирвинга, является внутренняя параллель романа Кюхельбекера с произведениями Гофмана, которую, несомненно, ощущал и сам автор, не случайно упомянувший этого писателя, когда рассказывал о "Колонне" любимой племяннице. Кюхельбекер, как мы говорили, ощущал известную близость Ирвинга и Гофмана (см. с. 288 наст, изд.), но отдавал предпочтение последнему, веря "сказкам Гофмана, <...> как он сам, с убеждением", а рассказы Вашингтона Ирвинга почитая "за любопытную, но невозможную фантазию расстроенного воображения" (с. 320 наст. изд.).
"Последнего Колонны" - художник, излюбленный персонаж романтической литературы. У Гофмана такой герой, носитель поэтического начала, всегда сочувственно противопоставлен заземленному, обывательскому, пошлому миру (Ансельм в "Золотом горшке", Бальтазар в "Крошке Цахесе", Лезен в "Выборе невесты" и пр.). Колонна - тоже гениальный художник, музыкант, храбрец и бедняк, "бледный красавец с черными, пламенными глазами" (при всей типичности этого романтического портрета отметим все же его сходство с "молодым итальянцем" Ирвинга: "Он был высок и строен <...> У него была копна черных блестящих волос, которые вились вокруг его чела, подчеркивая необычайную бледность его лица <...> Его взгляд был выразителен и ноли огня, но дик и изменчив" - с. 495).
Однако Кюхельбекер далеко отступает от общепринятой схемы: мир, окружающий героя, не пошл, не враждебен художнику. Напротив, это люди, озабоченные его судьбой, преклоняющиеся перед его гением, добрые, простые, образованные и умные. Любовь Пронского и Нади, на которую посягает Колонна, - любовь, вполне заслуженная этими хорошими людьми. Они имеют полное нравственное право наслаждаться ею, как граф и его жена (в повести Пушкина "Выстрел"), как Дуня и Минский (в "Станционном смотрителе"). Им противопоставлен (как Сильвио у Пушкина) романтический герой. Страсти Колонны губительны, враждебны людям и не могут быть оправданы, и поэтому Кюхельбекер несколько снижает даже внешний облик героя. У Ирвинга итальянец, в соответствии с романтическими канонами, "был высок и строен", Колонна при всей романтической его внешности "росту небольшого", что и противопоставлено остальным, привычным атрибутам его портрета: "... а красавец и с такими черными, пламенными глазами, каких мне мало случалось видеть". Малый рост героя снова подчеркнут несколько позднее в письме Виктора: "... он никак бы не мог служить в гренадерах - я головой его выше" (с. 526 наст. изд.). Эта, на первый взгляд незначительная, деталь портрета не случайна: в недрах романтического произведения происходит переоценка романтического героя - симпатии читателя оказываются на стороне жизни действительной, с ее простыми и глубокими человеческими радостями. Интересно, что пошлость, обывательская самоуверенность и тупость помогают преступлению Колонны, утверждая гофмановскую несоприкасаемость двух миров - поэтического и действительного (см. в письме 16 рассуждения титулярного советника Сковроды - с. 562 наст. изд.). По Кюхельбекеру же, художник живет в мире и законы этого мира в принципе общи для всех людей: печать Каина не может быть оправдана гениальностью Колонны.
Наряду с Гофманом и Ирвингом чтение еще одного писателя отразилось, вероятно, на романе Кюхельбекера. В его книге нет того здорового юмора, который чувствуется во всех произведениях Ирвинга, нет и романтической иронии, характерной для иенской школы и для Гофмана, - в нем есть ужас, о котором автор сам писал в письме Н. Глинке. Этот напряженный катастрофизм, ожидание трагической развязки соотносятся, по-видимому, с творчеством французских романтиков и прежде всего Бальзака, которого Кюхельбекер воспринимал как романтика. {Связь "Колонны" с Бальзаком и Гофманом отметил Ю. Н. Тынянов в своей статье "В. Кюхельбекер" (Литературный современник, 1938, No 10, с. 215).} "У Ирвинга хохочешь, у Бальзака содрогаешься", - записал он в дневнике 12 июня 1834 г. Могучие характеры гениального француза произвели на Кюхельбекера сильное впечатление. {О восприятии Кюхельбекером Бальзака см.: Тынянов Ю. Н. повлияли в какой-то мере на создание "Колонны". Мы, во всяком случае, знаем, что "Шагреневая кожа" вызвала у Кюхельбекера ассоциации с рассказом Ирвинга "Храбрый драгун" (см. с. 322 наст. изд.), входящим в цикл, связанный, по нашему предположению, с созданием "Последнего Колонны". А роман "Отец Горио" вызывает у Кюхельбекера размышления, которые вполне могут объяснить то сложное отношение его к своему герою, которое отражается и в нашем, читательском, восприятии: с одной стороны, мы не можем не восхищаться талантом этой необузданной и страстной натуры, с другой - индивидуализм Колонны, его эгоистическая страсть, не подавляемая ни рассудком, ни волей, несомненно, говорят о принципиальном осуждении Кюхельбекером романтического героя с нравственно-этических позиций: "Порок гнусен, - записывает Кюхельбекер, - но и в порочной душе бывает нередко энергия; а эта энергия (и в самих заблуждениях) никогда не перестанет быть прекрасным и поэтическим явлением". {Там же, с. 341} Так, сплавляя разнородные влияния крупнейших мастеров, создает Кюхельбекер оригинальное и значительное художественное произведение, очень нужное для русской литературы 1840-х гг., с которым читателям, однако, удалось ознакомиться лишь сто лет спустя.